Тогда
о развлечении простого народа не заботились — не только
о разумном, а даже ни о каком. Не было никаких обществ,
преследовавших подобные цели, и народ удовлетворялся тем, что ему преподносили
предприниматели, или пользовался своими собственными играми, существовавшими
с незапамятных времен: бабками, орлянкой и хороводами. Обыкновенно же
на гуляньях у монастырей на первом плане был «колокол», то есть
парусиный шатер в виде колокола, где продавалось «зелено вино», которого и
выпивалась уйма.
Потом шли балаганы
с акробатами дешевого разбора, фокусники, Петрушка, райки, карусели и
чайные палатки. И эти гулянья происходили среди пыли, столбом стоявшей
в воздухе, среди гама подгулявшего народа, и люди уходили оттуда ошалевшие
от вина, толкотни, крика и вообще от всего этого сумбура.
В обыкновенные
праздничные дни, когда не было гуляний, играли в бабки. Соберутся
мастеровые и затеют игру. Кон бабок протянется поперек всей улицы — на
окраинах это было возможно, — и идет бойкая игра, а кругом толпы зрителей.
Эта забава играла тогда большую роль. Орлянка тоже была распространена повсеместно.
Эта игра азартная, и редкая орлянка кончалась без драки.
Но более всего
любили хороводы. Помню хорошо один из таких хороводов. Это было
за заставой, недалеко от Калитниковского кладбища. Народу собралось
много; один хоровод состоял, смело скажу, не менее как из двухсот
человек, если не больше. Пестрые, яркие платья и сарафаны женщин, рубахи и
поддевки парней представляли веселую картину. Кругом на пригорочках, кучках
и кочках — масса народа. Все оживлены в ожидании предстоящего
удовольствия. Долго, помню, сговаривались в хороводе, наконец сговорились.
На середину в круг вышел молодой парень, фабричный с «Чесменской
мызы».
Красивый и ловкий
на вид, он всем поклонился, потом обошел весь круг и стал на свое
место.
«Полоса ль, моя
полосынька», — зазвенел его раскатистый тенор. «Полоса ль, моя
непаханая», — подхватил хор и пошел кругом в одну сторону.
На середине песни хоровод остановился и, немного постояв, пошел в другую
сторону. Пение было стройное, голоса молодые, звонкие, да хотелось и
щегольнуть — уж очень много слушателей было. Потом пели «Во лузях», «На
горе-то калина», «Уж как пал туман», и, смотря по ходу песни,
воспроизводилось и действие, — выходила девица к парню, кланялась ему
и стлала ему «постелюшку», в виде платка, и т.д. Я пошел домой. И долго
потом, уже при догорающей заре, я слушал в окно широкую русскую песню
и думал об ее удивительной, захватывающей силе. Уже почти засыпая, я
услышал донесшийся до меня голос запевалы: «Надоели ночи, надоскучили...»
(Московская старина: Воспоминания москвичей прошлого столетия. — М.,
1989. — С. 170—171). |