В тридцатых годах убеждения наши были слишком юны. Правительство постаралось закрепить нас в революционных тенденциях наших. В 1834 году был сослан весь кружок Сунгурова - и исчез. В 1835 году сослали нас /А.И. Герцена, Н.П. Огарёва и др./; через пять лет мы возвратились, закалённые испытанным. Юношеские мечты сделались невозвратным решением совершеннолетних.

     Круг Станкевича шёл другим путём, его интересы были чисто теоретические. Влияние его на всю литературу и на академическое преподавание было огромно, - стоит назвать Белинского и Грановского...

     Возле Станкевичева круга, сверх нас, /западников/, был ещё другой круг, сложившийся во время нашей ссылки, и был с ними в такой же чересполосице, как и мы; его-то впоследствии назвали славянофилами. Славяне. Приближаясь с противуположной стороны к тем же жизненным вопросам, которые занимали нас, были гораздо больше ринуты в живое дело и в настоящую борьбу.

     Между ними и нами, естественно, должно было разделиться общество Станкевича. Аксаков, Самарин примкнули к славянам, т.е. к Хомякову и Киреевским. Белинский, Бакунин - к нам. Ближайший друг Станкевича, наиболее родной ему всем существом своим, Грановский был нашим.
     ...Взгляд Станкевича на художество, на поэзию и её отношение к жизни вырос в статьях Белинского в ту новую мощную критику . в то новое воззрение на мир. На жизнь, которое поразило все мыслящее в России и заставило с ужасом отпрянуть от Белинского всех педантов и доктринёров. Белинского Станкевичу приходилось заарканивать; увлекающийся за все пределы талант его, страстный, беспощадный, злой от нетерпимости, оскорблял эстетически уравновешенную натуру Станкевича.
     Грановский был одарён удивительным тактом сердца. У него было всё так далеко от неуверенной в себе раздражительности, от притязаний, так чисто, так открыто, что с ним было необыкновенно легко. Он не теснил дружбой, а любил сильно, без ревнивой требовательности и без равнодушного "всё равно"…Грановский сумел в мрачную годину гонений, от 1848 года до смерти Николая, сохранить не только кафедру, но и свой независимый образ мыслей, и это потому, что в нём с рыцарской отвагой, с полной преданностью страстного убеждения стройно сочеталась женская нежность, мягкость форм...

     Славянизм, или русизм, не как теория, не как учение, а как оскорблённое народное чувство, как тёмное воспоминание и верный инстинкт. Как противудействие исключительно иностранному влиянию существовал со времени обрития первой бороды Петром I.

     Все раскольники - славянофилы.

     Всё белое и чёрное духовенство - славянофилы другого рода.
     Солдаты, требовавшие смены Барклая де Толли за его немецкую фамилию, были предшественниками Хомякова и его друзей...
     Чаадаев и славяне равно стояли перед неразгаданным сфинксом русской жизни - сфинксом, спящим под солдатской шинелью и под царским надзором; они равно спрашивали: "Что же из этого будет? Так жить невозможно: тягость и нелепость настоящего очевидны, невыносимы - где же выход?"
     "Выход за нами, - говорили славяне, - выход в отречении от петербургского периода, в возвращении к народу, с которым нас разобщило иностранное образование, иностранное правительство, воротимся к прежним нравам!"
     Ошибка славян состояла в том, что им кажется, что Россия имела когда-то свойственное ей развитие, затемнённое разными событиями и, наконец, петербургским периодом…Основы нашего быта - не воспоминания, это - живые стихии, существующие не в летописях. А в настоящем; но они только уцелели под трудным историческим вырабатыванием государственного единства и под государственным гнётом только сохранились, но не развились...
     Ильёй Муромцем, разившим всех, со стороны православия и славянизма был Алексей Степанович Хомяков… Во всякое время дня и ночи он был готов на запутаннейший спор и употреблял для торжества своего славянского воззрения всё на свете - от казуистики византийских богословов до тонкостей изворотливого легиста...
     Философские споры его состояли в том, что он отвергал возможность разумом дойти до истины; он разуму давал одну формальную способность - способность развивать зародыши, или зёрна, иначе получаемые, относительно готовые (то есть даваемые откровением, получаемые верой)...

Герцен А.И. Былое и думы // Герцен А.И. Сочинения: в 4 т. Т.2. М., 1988. С. 33-36, 99-119.